Красный понедельник - Страница 42

Отец часто говорил Яну о том, что сдать его может только духовник. Глядя, как на полированную крышку гроба, на золотой крест, на лапник и венки падают мокрые комья земли, Ян закусил губу и в последний раз подумал, правильно ли он поступил сегодня.

Потом исподлобья посмотрел на отца Алексия и попытался понять, зачем тому потребовалось совершать измену. За деньги? Но Шибаевы хорошо ему платили, дарили подарки, ничем не обижали. Со страху? Но отступничество грозило священнику куда более большими бедами. Неужели через столько лет его окончательно замучила совесть? Но теперь всё это не имеет значения, потому что с батюшкой покончено.

А попадья Ольга пусть вдовствует, пусть страдает, как бедная мама, которой уже не подняться. Бог троицу любит, и если сегодня у гроба отца встретились две «чёрные вдовы», то скоро к ним добавится и третья.

Отец может спать спокойно, думал Ян. Я сделал всё так, как он завещал. И Бисин не подвёл, обдурил самоуверенного Вадима Самойлова. Тот уже никогда не выполнит приказа Дарьи Юрьевны, не спасёт Карпенко от расправы. Препарат группы фторацетатов, невидимый яд, не имеющий цвета, вкуса и запаха, убивает наверняка. Противоядия от него не существует. Батюшка скончается от внезапной остановки сердца, и никто никогда не докажет, что он был отравлен.

Он просто выпил немного красного церковного вина, прошедшего перед тем через руки Гоши Бисина. И пусть отец Алексий скажет «спасибо» Яну Романовичу за его гуманизм, за европейское образование и отвращение к кровавым сценам. Можно было выбрать куда более кошмарный яд, от которого батюшке пришлось бы корчиться несколько суток. А «Чёрная Вдова», скорее всего, на месте Яна просто велела бы бросить «суку» живьём в костёр.

Но молодой хозяин минеральной империи не выносил истошных воплей и запаха горелого человеческого мяса. И потому он дал возможность человеку, растоптавшему благополучие их семьи, предавшему лучшие чувства его отца, отойти в мир иной чинно и достойно. Ян мысленно просил Романа понять его и не судить за мягкотелость слишком строго…

Собравшиеся смотрели на быстро растущий земляной холм. Дарья Ходза давно бросила свою горсть, вытерла руку и надела перчатку. Кое-кто засобирался уезжать – не у всех важных персон оставалось время на поминки. Могильщики весело шлёпали лопатами по холмику, придавая ему правильную гранёную форму. Закончив работу, они отошли и встали поодаль в ожидании чаевых, а провожающие Шибаева начали класть на возвышение принесённые с собой цветы. Двое охранников Романа Александровича держали наготове чёрный крест каслинского литья с фотографией новопреставленного.

Ян чувствовал нарастающую слабость в руках и ногах. У него, ещё совсем молодого, нестерпимо болели кости, и кружилась голова. Он из последних сил старался держаться спокойно и непринуждённо, чтобы не огорчать и без того убитую горем мать; но чувствовал, что скоро силы покинут его.

Майское ослепительное солнце, казалось, пронизывало насквозь череп, просвечивало мозг. Яну сейчас больше всего хотелось лечь на венки, на цветы, на лапник. Лечь и забыться, заснуть и никогда больше не просыпаться. Но наследник Шибаева знал, что завтра с утра ему придётся заняться делами отца. Усевшись в его кресло в огромном гулком кабинете, Ян включит селектор и начнёт рабочий день.

Всё это будет завтра, двадцать второго мая, во вторник. А пока Ян Шибаев старался не думать о работе. Он хотел, пусть всего на несколько часов, продлить свою навсегда уходящую юность, задержать то светлое время, которое вот-вот безвозвратно исчезнет, растворится, станет историей. Ян пытался выпрямиться, как прежде, но у него не получалось. Наследник империи Шибаева прощался со своим отцом, опираясь, как дряхлый старик, на руку начальника службы безопасности Георгия Петровича Бисина.

ЭПИЛОГ

И всё-таки Влад не спросил Эрику о самом главном, и сам не ответил на её вопрос. Он плохо помнил, как провёл эту бесконечную ночь в квартире Чанаева. За окнами летел снег, и пахло особенной московской зимой, хотя ещё не закончился октябрь. Влад знал, что в Калифорнии такой ночи не будет. Хорошо ещё, если цела их вилла, если жива мама, потому что больше никого у Влада нет.

Утром он пил розовое вино, смотрел на хозяйского ротвейлера, который бегал по огромной квартире, одетый в карнавальный костюм. Пёс смотрел на Влада всё понимающими, человеческими, совсем не злыми глазами. В соседних комнатах похмельные гости доедали вчерашний суп с креветками, и беспрестанно звонили за столом эти дурацкие колокольчики. Так начинался вторник – «синий» вторник после «красного» понедельника – двадцать восьмое октября две тысячи третьего года.

А потом Влад вдруг вскочил, схватил с кресла чанаевский мобильник и вызвал такси. Он надеялся перехватить Эрику в аэропорту и задать ей главный вопрос, чтобы вспоминать потом всё это в сожженной пожарами Калифорнии. Да, он пьян, он отвратителен и назойлив, потому что безнадёжно влюблён. Вчера Влад окончательно понял, что Эрика не ушла тогда из его жизни. Все эти два с половиной года она была рядом, а вот теперь может улететь навсегда. Есть лишь один способ удержать её – сейчас же догнать и спросить…

Жёлтая «тачка» с шашечками мчалась по Ленинградскому шоссе сквозь снег и ледяной дождь, напарываясь на острые лучи встречных фар. Они проскочили поворот на Новые Барашки, потом – Химки. Влад, сжав зубы, смотрел в окно и мысленно поторапливал водилу. Ещё немного, и Эрика ускользнёт навсегда. А завтра сам Влад точно так же пройдёт таможню и паспортный контроль, чтобы вернуться из прошлого в нынешнюю свою жизнь.